За ваши дружеские ласки - я слишком ими дорожу
Я вам не то, что в тоне сказки,
А быль святую расскажу,
В которой видеть вам не трудно,
Как мы средь жизненных путей
Порой смело и не трудно,
В движенье сердца и страстей,
Бываем жертвою искуса,
И часто ветреной душой
Меняем даж Иисуса
На сладость временных утех:
Как часто мы бываем падки,
Как дети к шалости, на грех,
К нему стремимся без оглядки,
Над бездной гибельной скользя;
Как часто, в миг самозабвенья
Бежим, зажмуривши глаза,
На сети адского ловленья!...
И если б Бог не возмогал
Противу нас своей любовью,
И грешных душ не измывал
Своей Божественною Кровью:
То чтоб тогда на нас сбылось?...
Погибли б мы!... Но - слава Богу!
Любовью движимый Христос,
Чрез всю земную здесь дорогу,
Ведет державно в небо нас,
И вот, коль будет вам угодно,
И есть для вас досужий час,-
На это самый превосходный
Я предложу вам здесь рассказ.
**********************************************************
Уж слишком поздно: летний вечер, последним светом догорел, и от холмов полночной ветер на дол затихший полетел: восток затучен, и порою летучей молнией горит; в раскатах дальних гром гремит над помутившейся землею, и море станет и кипит…
И редко- редко выплывает из мрачных грозных туч луна, и светом весело играет в тяжелом облаке она. куда ж в грозу и в темень ночи, тревожно юноша спешит?
Он так расстроен; смутны очи, и бледен цвет его ланит… К кладбищу робко он подходит; дрогнуло серце в нем и слух, и на его пугливый дух оно невольный страх наводит
покоем спящих мертвецов; но он крепится; в виде тени мелькнул меж множеством гробов, и в энергическом волненье на гробный камень стал, поднял он руку вверх с запиской тайной, но в виде огненном предстал пришельцу демон окаянный
И говорит ему:
- Что - чем могу тебе служить приятель?
- Ты, верно, знаешь обо всем; (ему ответствует податель записки тайной) –
Для меня теперь же нужен сатана: мою редечную докуку ему желаю предложить…
- Прошу покорно!- Говорит ему лукавый;
Взял за руку и вихрем шумным понеслись они сквозь трещины подземной;
Неслись – неслись, все вниз неслись,
И вот через час на путь их темный проникнул свет…
- Чур не крестись! (тогда заметил бес лукавый)
И очутились, наконец, они пред троном дивной слава, где зрелся изверг и гордец,
Наш враг давнишний и исконный, в сиянии царственной короны…
Вокруг него вились Тмы – тем его прислуги раболепной,
И все казалось дивно в нем и все через – чур, великолепно,
Хоть в ложном призраке совсем.
С поклоном юноша подходит, дает записку сатане, и тот беседу с ним заводит:
- Ну, что – зачем, мой друг, ко мне? Чего желаешь? – из записки, мне ныне поданной, я зрю любовь несчастную твою... Готов помочь! Но вы так низки, так непризнательны, что я боюсь приятель, за тебя! Едва не все вы, христиане, на эту пору таковы, что – чуть несчастье от любви, - ко мне с поклоном, как цыгане, готовы душу в дар отдать, - даете в том рукописанье, на все готовы, хоть и в ад; но чуть исполнилось желание, - вы тот – час пятитесь назад!... Не раз меня вы надували в подобных случаях, и я боюсь, приятель за тебя! Бывало – многие лизали меня с любовь и в слезах. Просили помощи в печали и в ваших буйственных делах, и в неудаче от любви: бывало – били мне челом и подпись собственною кровью давали в верность; а потом, желанье, выполнив, коварно меня бросали – и при том, как низко, как неблагодарно!...
А ваш Христос через меру благ он, всех, приемля в покаянье, теснит меня в моих путях, и что – коль это ж воздаяние, мне ныне будет? - Гордый враг с улыбкой юноше заметил.
- Нет, ваша мрачность, нет – никак (на это юноша ответил.) Не буду я коварен так!
- Так что ж – согласен ли со мной ты муку вечную терпеть? (прибавил сатана)
- С тобою – воскликнул юноша в ответ – готов на все клянусь душою, даю в поруки жизнь и кровь. Лишь дай любви моей отраду; а там, зараз хоть я готов тебе быть жертвою и аду!...
- Изволь, изволь, мой друг! Сполна. Твою и просьбу, и желанье исполнить ныне – ж сатана, лишь только дай рукописанье мне кровью в том, что ты Христа, и всех заслуг его креста, уж отрицаешься сердечно, что хочешь быть моим рабом и верным в жизни, а потом терпеть огонь геенны вечно!...
Ни слова юноша: нож взял, разрезал руку, написал, - что только сатане желалось, расписку отдал, и как дым тогда пропало пред ним, все то, что только ни мечталось.
И очутился снова он, среди кладбища одиноким.
Как тень с него прокрался он и только вечером глубокой, неведом вовсе никому, вернулся к дому своему…
************************************
В то время жил в Каппадокии, в великом граде кесари.
Сановник важный, муж святой, отец единственные дщери, прекрасной видом и душой. Сановник именем - Протерий.
Всю жизнь свою он так провел, что дивным подвигом спасенья и всех его прекрасных дел, дознаться, кто бы их хотел, едва бы мог без затрудненья…
И дочь его за ним же шла путем подвижнической жизни. И скромно так себя вела, что на девицу укоризны, в расцвете самых юных дней, не пало вовсе от людей.
И думать так ее родитель; забывший брачный свой венец, она поступит наконец, в святую девичью обитель.
Чтоб в лице девственниц святых, под схимой ангельской невредно, путем скорбей и туг земных, поправши всех врагов своих, могла из подвига победно и во славе выйти к небесам.
И быть соцарственницей там Христу и Богу – бесконечно…
И точно, праведная дочь, в своей невинности сердечной, была всего того не прочь…
Но как упорен враг наш в битвах, какой противник он для тех, кто день и ночь ведет в молитвах, кто, с сердца вытеснивши грех, желает век свой без смятенья, пред Богом втайне проводить и в строгих подвигах спасенья, среди земного треволненья, ему по силам угодить!
О, сколько райских здесь расцветов небесной жизни и любви увяло жалко от молвы и сколько ангельских обетов восходит прочь из головы; среди земных очарований в забвенье Бога и небес, в забвенье вечных наказаний!...
Всему тому, конечно, бес и сами служим мы виною, когда сдаемся по всему и нашей мыслью и душою и сердцем ветреным ему.
*******************************************
Сановник важный тот Протерий в числе свои дворовых слуг, имел в особенном доверии слугу для комнатных услуг, которой в цвете юной жизни похвально так ему служил, что дел, достойных укоризны далек и чужд пред всеми был – за что особенно любил его внимательный Протерий…
И тот расхваленный слуга, смотря в лицо господской дщери по действу адского врага, так страстно сердцем уязвился, что чуть рассудка не лишился от чувств сердечных и тоски, по недоступной это деве…
Просить себе у ней руки – его те мысли далеки, - за тем, что барин мог во гневе, за эту вольность, у него, как челядинца своего, снять прямо голову на плахе.
Бедняжка плакал и страдал, как травка вял и иссыхал в любви нестаточной и в стразе и лишь украдкою вдыхал в себя он вздохи девы юной, когда задумчиво она; при слабом свете ночи лунной, порой садилась у окна…
К ее светлице сокровенной тогда он молча подходил и долго, долго и смятенно он глаз своих не отводил. От этой девы посвященной обетам ангельским навек…
Страдая так, - как часто бедный ей сделать думывал намек в своей любви; как часто бледный в любви сгорая – как в огне, трясясь как – будто лихорадкой, входил неслышно и украдкой, когда она наедине в своей светлице занималась, или сидела при окне, или пред Богом изливалась в молитвах девственных своих!...
Но молвит слово ей – боялся, и молча, трепетен и тих от милой девы удалялся…
Так много времени и дней в тревоге юноши проходит; но средств помочь любви своей, нигде бедняжка не находит.
Меж тем как пламенем огня жжет сердце юноши она…
********************************
В те дни в великой Кесарии. Явился, волхв и чародей и в той стране Коппадокии теснилось множество людей, в досуге ветряном поглазеть, как волхв чарует и проказит бесовской магией своей.
О нем рассказывали чудо: он мог все сделать; мог сгубить, коль кто о нем промолвит худо, любовь и рознит и сводит, и всяку – всячину творит по действу демонские силы.
К волхву тому ночной порой тревожный, бледен и унылый, слуга отправился младой: подходит к двери чародея неслышной, трепетной стопой; от страха тайного робея, взялся за скобку; дверь скрипит, тихонько тронулась, - и строгий хозяин гостю говорит:
- Кто там?
Но тайный гость молчит, потом приблизился прямо в ноги, волхву он пал; и обнял их, и став умильно на колени, в слезах отчаянных своих, любви нестаточныя пени, на сердце жалобы свои, волхву он передал, рыдая, и исполнения любви просил, с коленей не вставая. Сложил руки на груди, молился голосом он томным
- Коль можешь горю пособить: тронись сироткою бездомным, иль дай мне средства – возлюбить кумир сердечный мой и милый, а то ни жить и не страдать мне нет возможности и силы… Я все согласен бы отдать за взгляд пленительной девицы, души страдальческой моей, богини милой – и царицы!...
Ни слова долго чародей… потом таинственно и думно пошел по комнате своей, он молвил юноше:
- Безумно, любезный брат мой и при том, как тщетно ты влюблен бедняжка. Ты сам осетился кругом, как тайно брошенным силком и в том силке увяз, как пташка. Не знаю, чем тебе помочь. В годину этого искуса… пожалуй, я бы и не прочь; Но ты, ведь, веришь в Иисуса?... Когда отвергся ты его, - то б мог я князя моего просить о помощи…
- Клянусь! – воскликнул юноша – я рад теперь же дать расписку в этом, теперь все ужасы и ад, лишь только мог любви предметом законным образом владеть, сердечно с ним соединится, глядеть и все бы лишь глядеть, весь век любви – не налюбится – любить, как любят лишь в раю, ту деву милую маю!...
- Коль так- на то сказал с улыбкой безумцу льстивый чародей – зашел ты верно, не ошибкой, в любви нестаточной твоей, искать здесь помощи… Владей ты с этих пор твоей любовь и милой девушкой… Она вот завтра ж будет отдана тебе в супружество, лишь кровью обет твой в верность подпиши… Меж тем я дам тебе посланье, в котором всю твоей души любовь и адское страданье вполне я выражу… И вот, приняв от служки обещанье, безбожный волхв и изверг тать, берет бумаги лист и стразу записку так он написал:
«Владыке мрачности и князю желаю здравствовать! Ты даль мне власть и силу, обаяньем, морочить ветреных людей и я обязан всем стараньем стяжать из мрачности твоей… Вот этот юноша несчастный влюбился в девушку, меж тем, она в спокойствии своем, забыла думать, как он страстный геенски мучится и нет ему взаимности сердечной. Уж много времени и лет, от этой девушки беспечной, за-тем, что в звании он слуги у ней находится; коль можно – ему, бедняжке, помоги и он клянется неотложно, попрать и веру и Христа…
Тебе, чай, то не – невозможно!... Уж видно, девушка – то та ему милей Христа и веры!... Немного случаев таковых! Важно подобные примеры и верно ты похвалишь их, и видя, как служу я право, как друг и раб, и послух твой. Меня и честию и славой прославишь в век ничтожный мой, твоею царственной державой!...»
Свернул записку чародей, вручил несчастному со словом:
- Ступай теперь же, не робей, да чур о имени Христовом не думать вовсе и притом, чтобы тебе не причудилось, твоим обычным ты крестом. Не знаменайся – сделай милость!...
Ваш крест выдумка одна, хоть этой выдумки случайно, дрожит как Каин сатана… мой князь забавник чрезвычайной: по виду будто он колосс; А только крест – как пыль крутится и он при имени – Христос, чего-то ужас как боится и так бывает в духе слаб, что даже хуже слабых баб… Но… Слушай - вот тебе дружище, совет в напутствие даю: Иди ты прямо на кладбище и эту рукопись мою, поднявших Эллинов, отдай тому, кто в самом том моменте тебе предстанет и – ступай за ним без чувств слепого труса, лишь только бойся поминать в то время имя Иисуса. А то – тебе не сдобровать!...
С сердечной радостью несчастный, записку тайную берет и в вечер бурный и ненастный. Как мы уж видели, идет, волхва оставив, как повесу и бедный служка сам себя, в любви безумной погубя в душе без страха – подал бесу.
*************************************
Бывает Божьим попущеньем и очень часто даже здесь, что нас жестоким искушением, тревожит в жизни нашей бес: и то еще бывает даже, что волю мы его творим, а что преступнее и гаже- безумством бешеным своим, презревши Бога, стыд и совесть, такую временем чинить. Из наших дел и жизни – повесть, что уши вянуть у людей!...
И только наши заблуждения, всех наших жизненных путей проказы, дичь и преткновения сносить лишь в силах дивный Бог, который к нам горя любовью, наш грех отмыл и превозмог своей Божественною Кровью…
О Бог наш, что за Бог! Он весь любовь, желание и сладость; утеха он для нас и здесь. А в небе ангельская радость!...
Ведь кто бы как не согрешил в делах иль в мысли, иль в желаниях, ему всегда бывает мил. Чуть – только в чувствах покаянья поверит искренно ему свои сердечные страданья и грех как Богу своему…
Едва свершилось отреченье и в дом вернулся лишь слуга, на утро ж тайное смятенье, по действу адского врага, закралось в душу девы скромной: она следила за луной, уже задумчиво и томно и стала юный образ свой пред нм выказывать с улыбкой; случалось даже, что порой, как будто встретившись ошибкой, к нему бросала нежный взор. Но как нескромно и беспечно, что в нем был виден разговор ее взаимности сердечной… И дело так уж наконец уладил демон, что отец, не рад своей преступной дщери. Когда решительно она, открылась в том, что влюблена, в слугу такого-то. Протерий нахмурил брови и быстро выскочил из дверей от слов несчастной на крыльцо…
Но дочь за ним… Она схватилась за ноги отчии в слезах и в самых пламенных словах о страсти сердца объяснилась, сказала так:
- Что хоть отец, водясь политикою света, на даст ей воли под венец, она в ночь эту ж, до рассвета, иль в петлю бросится, иль сталь ее сердечную печаль, окончит с страстною любовью и пусть он тешится ее преступной смертью и кровью…
Ногою топнул, вне себя, на дочь Протерий – но напрасно грозил ей – выгонит на двор, и краской черной и ужасной он ей описывал позор. Ее замужество со слугою, родных и знаемых укор; но тщетно думал речь тою, ее в рассудок привести: она и слышать не хотела! Протерий думал бы уйти; но дочь бросалась и ревела, свой локон девственный рвала и буйно ручкою драла, лицо и платье и – грозилась тогда ж убиться, коль отец не даст ей воли под венец…
Отец задумался…
-Взбесилась, сказал он горько, наконец. - И долго в бешенстве до худа! Быть так – несчастная иди, но помни, что ты отсюда на горький срам и на беды сама желаешь добровольно. На целый век себя обречь…Бог видит то, как сердцу больно, что я не в силах уберечь тебя для девственныя жизни! За то и ты же испытать должна людские укоризны; и сладких радостей не знать тебе в супружестве со слугою!...Но что ж делать? Бог с тобой!... Ступай, хоть завтра под венец со слугою ты, к брачному аналою! – сказал разгневанный отец.
И дней через несколько Протерий отвел слугу об руку дщери ко храму Божьему под венец… Сыгралась свадьба, и супруги дыханьем новых чувств своих живут и время и досуги, хоть много колкостей людских, до новобрачных доходило на счет неровной пары их; но это все мимоходило их мысли детской и слепой… Они любились ликовали, смеялись резко над молвой, и дней печальных не видали…
Но вот уходит день за днем; недели, месяцы мелькали, супруг же юный между тем, близ года, может быть и больше, у службы Божьей не бывал: женился только и оттоле, святой он церкви не видал. Забыл все таинства спасенья, молитвы бегал – как чумы, тем паче тайны причащенья – о чем и только меж людьми в нелепых присказках носились и все несчастного дичились. Но кто-то близкий, наконец, его супруге то доносит, что муж ее живей мертвец и по наружности лишь носит он имя Божьего раба. Меж тем давным-давно уж он в тайне передал себя бесу. Что за слугу и за повесу она решилась выходить против родительской воли…
Ей стали в очи говорить и так несчастную кололи, такими горькими речами, что ей, бедняжке, стыдно было являться даже меж людьми и все на свете опостыло…
Не веря, впрочем, слухам тем, в борьбе сердечного недуга, она решилась обо всем, по чести расспросить супруга; и вот на то избравши час, со сметенным чувством рассказала, молву и только меж людей и звуком жалобных речей – сказать всю правду – умоляла…
Смутился муж ее тех слов… Сначала жарко запирался и клясться Богом был готов. Но вдруг совсем он растерялся, когда супруга у него, просила в знаменье того, чтоб он на утро приобщился, святых Христовых Таинств с ней…
Тогда он, не хотя открылся, что верны толки у людей, что страстно к ней горя любовью и не имея средств помочь, отвергся веры, в чем и кровью в одну убийственную ночь, он бесу дал рукописанье, хоть рад бы, всей душей рад и есть сердечное желанье взять эту рукопись назад. И обратиться к покаянью, но нет возможности уже той! Кто в силах выразить смятенье и грусть супруги молодой, когда с сердечным сокрушеньем, все, то ей высказал супруг? Искус супруга и паденье, всю тяжесть их и весь испуг супруги бедной уж едва ли, нам то постичь со стороны…
Запершись, долго горевали в заветной комнате они. И что начать – совсем не знали…
О, как тогда бедняжка та, в своем сердечном сокрушенье, как непослушное дитя, кляла былое преступленье отцовской воли и речей и сколько за это согрешенье скатилось слез с ее очей!... Словам, достаточной нет силы, всю горечь выразить ее.
Теперь бы слаще сон могилы, мог быть земного бытия. И лучше было бы страданье, темницы душной и цепей, в замен любви и осмеянья и толков ветреных людей!...
О, вы, кого подобной доле, когда испытывается враг, водитесь отческою волей. А то – не знать вам важных благ. Супружней жизни, нет восторга, не сладких радостей любви, не счастья светлого залога, в семье и в детях – если вы начнете собственным расчетом, в движенье страстных чувств своих, водится здесь, а не советом друзей, знакомых и родных!...
Прекрасно все, когда по Боге и с Богом родится любовь. В своей таинственной тревоге, без низкой страсти и видов. Там Бог даст Благословенье, там жизнь блаженна и сладка. В своем супружеском волненье и рока тяжкого рука, ее, наверное, далека!...
Не будьте ж дети, равнодушны к словам родителей своих; напротив, будьте послушны и свято чтите волю их!
************************************
Когда Протериевой дщери искус был этот, и когда в своем несчастье и безверии ей муж признался без стыда – в том самом городе тогда сиял, как солнышко, Василий прекрасной жизнью своей; в делах божественныя силы и в духе слово - и речей, он был утехою людей, – за что от всех именовался и точно он великим был. С названием тем переходим он в род и род и во век остался, светилом в церкви их светил.
К тому Василию приходит уж нам известная жена и скромным образом приводит супруга бедного она. И то, как муж в любви несчетной, отвергся Бога и на век себя он бесу не возвратно и адской гибели обрек. Она в слезах Архиерею с тревожным чувством изрекла. И муж ее все то ж за нею смиренно высказал моля, да он молитвою своей, его от гибели спасет….
-О, только веруй и не бойся! Сказал святой ему в ответ, есть милость! Есть! – не беспокойся, лишь только пламенно молись, и Бог поможет в этом горе! Не бойся, веруй и крепись!....
По этом важном разговоре, тот – час Василий повелел, чтоб тот отверженник в затворе, днем сряду несколько сидел и милости просил у Бога…
Дня три прошло, Василий дал вкусить ему немного хлеба, и вновь молится приказал, меж тем и сам от сожаления, просил ходатайством своим ему у Господа прощения, являя жарко перед ним заветной крови искупление.
Бесценность всех его заслуг, за наши слабости шальные и прародительский недуг…
Когда ж его мольбы святые к престолу Господа дошли и на преступника в затворе, уж силу духа навели, Василий вывел и вскоре с участьем грешника спросил:
- Как он такой затвор сносил?
- О, много зла и много страсти, на это кающейся рек и много демонской напасти я видел – грешный человек! Сначала не было покою: меня стращали видел я, готовых к битве и для бою, тмы – темъ бесов вокруг себя – в молве и в смуте бесконечной… Как лист я бедный трепетал и к Богу с верою сердечно и скорой помощи взывал… Потом, по той борьбе конечной, как будто мне издалека уж гласы вражьи доносились и то чуть-чуть да и – слегка. Хоть как уж бесы нигрозились, но вот я видел: ты, отец, взамен меня с врагом схватился и пред тобой наконец, враг гордый в дребезги разбился… О, мне теперь уже легко! Нет в сердце смуты и смятенья, хоть, может быть и далеко, еще меня – мое спасенье!...
- Не бойся веруй и молись! Твое уж близко искупленье, лишь только Господом крепись. И всем собором он повел с собою юношу в обитель, чтобы там он вновь запечатлел
Себя на вечери Господней, заветной Кровью и потом, был чужд он власти преисподней…
Но только кающийся в том процессе тронулся, незримо вся область ада поднялась и грозно, с шумом, невидимо над бедным грешником неслась. Стараясь выхватить тогда же из рук святительских его. И бес дотрагивался даже не только грешника того, но и Святителя Христова. И вопль грозно:
- Не тронь! Он мой! Он мой! Он мой!
И снова был слышан голос сатаны:
- Не я к нему, а он бесстыдный ко мне с прошеньем приходил!... Ты нас обидишь очевидно! – незримо демон говорил… Он мой: кто мог его заставить придти ко мне, да еще что? Свою расписку мне оставить… Ведь я могу ее представить, на суд последний, где никто, его от ада не избавит!...
- Коль так – святитель отвечал – познай же ты Христову силу!
Тогда он людям приказал, пропеть с ним: «Господи помилуй!»...
И вот народ лишь возопил, воздевши длани богомольно и с чувством Бога помолил.
Вдруг видят, в трепет невольном, расписка с воздуха летит и прямо в длань к Архиерею, святитель взял ее – глядит… Печать не тронута лежит, и сам отверженник над нею дивится, плачет - и в клочки она тогда же разлетелась от Архипастырской руки. И церковь Божья загорелась, несметным множеством свечей… Затихло в воздухе… Нет смуты…
Тогда святой Архиерей, вступил во храм и в теж минуты, святую службу совершил. При коей слово утешенья, народу он проговорил. Слугу ж к Тайне причащенья с его супругой допустил. Так, полный святости и силы, от адских челюстей Василий. И будь ему хвала от нас. А Богу сладкое признанье, за то, что дал он в жизни нам на все грехи здесь покаянье:
И право быть святыми – там!
Аминь!